Воспоминания в царском селе - полное собрание стихотворений. Где на заре цветущих лет

Навис покров угрюмой нощи
На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол и рощи,
В седом тумане дальний лес;
Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы,
Чуть дышит ветерок, уснувший на листах,
И тихая луна, как лебедь величавый,
Плывет в сребристых облаках.

С холмов кремнистых водопады
Стекают бисерной рекой,
Там в тихом озере плескаются наяды
Его ленивою волной;
А там в безмолвии огромные чертоги,
На своды опершись, несутся к облакам.
Не здесь ли мирны дни вели земные боги?
Не се ль Минервы росской храм?

Не се ль Элизиум полнощный,
Прекрасный Царскосельский сад,
Где, льва сразив, почил орел России мощный
На лоне мира и отрад?
Промчались навсегда те времена златые,
Когда под скипетром великия жены
Венчалась славою счастливая Россия,
Цветя под кровом тишины!

Здесь каждый шаг в душе рождает
Воспоминанья прежних лет;
Воззрев вокруг себя, со вздохом росс вещает:
«Исчезло все, великой нет!»
И, в думу углублен, над злачными брегами
Сидит в безмолвии, склоняя ветрам слух.
Протекшие лета мелькают пред очами,
И в тихом восхищенье дух.

Он видит: окружен волнами,
Над твердой, мшистою скалой
Вознесся памятник. Ширяяся крылами,
Над ним сидит орел младой.
И цепи тяжкие и стрелы громовые
Вкруг грозного столпа трикратно обвились;
Кругом подножия, шумя, валы седые
В блестящей пене улеглись.

В тени густой угрюмых сосен
Воздвигся памятник простой.
О, сколь он для тебя, кагульский брег, поносен!
И славен родине драгой!
Бессмертны вы вовек, о росски исполины,
В боях воспитанны средь бранных непогод!
О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
Пройдет молва из рода в род.

О, громкий век военных споров,
Свидетель славы россиян!
Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали;
Их смелым подвигам страшась, дивился мир;
Державин и Петров героям песнь бряцали
Струнами громозвучных лир.

И ты промчался, незабвенный!
И вскоре новый век узрел
И брани новые, и ужасы военны;
Страдать — есть смертного удел.

Блеснул кровавый меч в неукротимой длани
Коварством, дерзостью венчанного царя;
Восстал вселенной бич — и вскоре новой брани
Зарделась грозная заря.

И быстрым понеслись потоком
Враги на русские поля.
Пред ними мрачна степь лежит во сне глубоком,
Дымится кровию земля;
И селы мирные, и грады в мгле пылают,
И небо заревом оделося вокруг,
Леса дремучие бегущих укрывают,
И праздный в поле ржавит плуг.

Идут — их силе нет препоны,
Все рушат, все свергают в прах,
И тени бледные погибших чад Беллоны,
В воздушных съединясь полках,
В могилу мрачную нисходят непрестанно
Иль бродят по лесам в безмолвии ночи...
Но клики раздались!.. идут в дали туманной! —
Звучат кольчуги и мечи!..

Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны;
Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных
Сердца их мщеньем зажжены.
Вострепещи, тиран! уж близок час паденья!
Ты в каждом ратнике узришь богатыря,
Их цель иль победить, иль пасть в пылу сраженья
За Русь, за святость алтаря.

Ретивы кони бранью пышут,
Усеян ратниками дол,
За строем строй течет, все местью, славой дышат,
Восторг во грудь их перешел.
Летят на грозный пир; мечам добычи ищут,
И се — пылает брань; на холмах гром гремит,
В сгущенном воздухе с мечами стрелы свищут,
И брызжет кровь на щит.

Сразились. Русский — победитель!
И вспять бежит надменный галл;
Но сильного в боях небесный вседержитель
Лучом последним увенчал,
Не здесь его сразил воитель поседелый;
О бородинские кровавые поля!
Не вы неистовству и гордости пределы!
Увы! на башнях галл кремля!

Края Москвы, края родные,
Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
Не зная горести и бед,
И вы их видели, врагов моей отчизны!
И вас багрила кровь и пламень пожирал!
И в жертву не принес я мщенья вам и жизни;
Вотще лишь гневом дух пылал!..

Где ты, краса Москвы стоглавой,
Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
Развалины теперь одни;
Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен!
Исчезли здания вельможей и царей,
Все пламень истребил. Венцы затмились башен,
Чертоги пали богачей.

И там, где роскошь обитала
В сенистых рощах и садах,
Где мирт благоухал и липа трепетала,
Там ныне угли, пепел, прах.
В часы безмолвные прекрасной, летней ночи
Веселье шумное туда не полетит,
Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи:
Все мертво, все молчит.

Утешься, мать градов России,
Воззри на гибель пришлеца.
Отяготела днесь на их надменны выи
Десница мстящая творца.

Взгляни: они бегут, озреться не дерзают,
Их кровь не престает в снегах реками течь;
Бегут — и в тьме ночной их глад и смерть сретают,
А с тыла гонит русский меч.

О вы, которых трепетали
Европы сильны племена,
О галлы хищные! и вы в могилы пали.
О страх! о грозны времена!
Где ты, любимый сын и счастья и Беллоны,
Презревший правды глас, и веру, и закон,
В гордыне возмечтав мечом низвергнуть троны?
Исчез, как утром страшный сон!

В Париже росс! — где факел мщенья?
Поникни, Галлия, главой.
Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья
Грядет с оливою златой.
Еще военный гром грохочет в отдаленье,
Москва в унынии, как степь в полнощной мгле,
А он — несет врагу не гибель, но спасенье
И благотворный мир земле.

О скальд России вдохновенный,
Воспевший ратных грозный строй,
В кругу товарищей, с душой воспламененной,
Греми на арфе золотой!
Да снова стройный глас героям в честь прольется,
И струны гордые посыплют огнь в сердца,
И ратник молодой вскипит и содрогнется
При звуках бранного певца.

Александр Сергеевич Пушкин (1799 – 1837)

Воспоминания в Царском Селе

Навис покров угрюмой нощи
На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол и рощи,
В седом тумане дальний лес;
Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы,
Чуть дышит ветерок, уснувший на листах,
И тихая луна, как лебедь величавый,
Плывет в сребристых облаках.

С холмов кремнистых водопады
Стекают бисерной рекой,
Там в тихом озере плескаются наяды
Его ленивою волной;
А там в безмолвии огромные чертоги,
На своды опершись, несутся к облакам.
Не здесь ли мирны дни вели земные боги?
Не се ль Минервы Росской храм?

Не се ль Элизиум полнощный,
Прекрасный Царскосельской сад,
Где, льва сразив, почил орел России мощный
На лоне мира и отрад?
Промчались навсегда те времена златые,
Когда под скипетром великия жены
Венчалась славою счастливая Россия,
Цветя под кровом тишины!

Здесь каждый шаг в душе рождает
Воспоминанья прежних лет;
Воззрев вокруг себя, со вздохом Росс вещает:
«Исчезло всё, Великой нет!»
И, в думу углублен, над злачными брегами
Сидит в безмолвии, склоняя ветрам слух.
Протекшие лета мелькают пред очами,
И в тихом восхищеньи дух.

Он видит, окружен волнами,
Над твердой, мшистою скалой
Вознесся памятник. Ширяяся крылами.
Над ним сидит орел младой.
И цепи тяжкие, и стрелы громовые
Вкруг грозного столпа трикратно обвились;
Кругом подножия, шумя, валы седые
В блестящей пене улеглись.

В тени густой угрюмых сосен
Воздвигся памятник простой.
О, сколь он для тебя, кагульской брег, поносен!
И славен родине драгой!
Бессмертны вы вовек, о Росски исполины,
В боях воспитанны средь бранных непогод!
О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
Пройдет молва из рода в род.

О, громкий век военных споров,
Свидетель славы Россиян!
Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали;
Их смелым подвигам страшась, дивился мир;
Державин и Петров героям песнь бряцали
Струнами громозвучных лир.

И ты промчался, незабвенный!
И вскоре новый век узрел
И брани новые, и ужасы военны;
Страдать – есть смертного удел.
Блеснул кровавый меч в неукротимой длани
Коварством, дерзостью венчанного царя;
Восстал вселенной бич – и вскоре новой брани
Зарделась грозная заря.

И быстрым понеслись потоком
Враги на русские поля.
Пред ними мрачна степь лежит во сне глубоком,
Дымится кровию земля;
И селы мирные, и грады в мгле пылают,
И небо заревом оделося вокруг,
Леса дремучие бегущих укрывают,
И праздный в поле ржавит плуг.

Идут – их силе нет препоны,
Всё рушат, всё свергают в прах,
И тени бледные погибших чад Беллоны,
В воздушных съединясь полках,
В могилу мрачную нисходят непрестанно,
Иль бродят по лесам в безмолвии ночи....
Но клики раздались!... идут в дали туманной! –
Звучат кольчуги и мечи!...

Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны;
Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных,
Сердца их мщеньем зажжены.
Вострепещи, тиран! уж близок час паденья!
Ты в каждом ратнике узришь богатыря.
Их цель иль победить, иль пасть в пылу сраженья
За Русь, за святость алтаря.

Ретивы кони бранью пышут,
Усеян ратниками дол,
За строем строй течет, все местью, славой дышат,
Восторг во грудь их перешел.
Летят на грозный пир; мечам добычи ищут,
И се – пылает брань; на холмах гром гремит,
В сгущенном воздухе с мечами стрелы свищут,
И брызжет кровь на щит.

Сразились. Русской – победитель!
И вспять бежит надменный галл;
Но сильного в боях небесный Вседержитель
Лучом последним увенчал,
Не здесь его сразил воитель поседелый;
О Бородинские кровавые поля!
Не вы неистовству и гордости пределы!
Увы! на башнях галл кремля!...

Края Москвы, края родные,
Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
Не зная горестей и бед,
И вы их видели, врагов моей отчизны!
И вас багрила кровь и пламень пожирал!
И в жертву не принес я мщенья вам и жизни;
Вотще лишь гневом дух пылал!...

Где ты, краса Москвы стоглавой,
Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
Развалины теперь одни;
Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен!
Исчезли здания вельможей и царей,
Всё пламень истребил. Венцы затмились башен,
Чертоги пали богачей.

И там, где роскошь обитала
В сенистых рощах и садах,
Где мирт благоухал и липа трепетала,
Там ныне угли, пепел, прах.
В часы безмолвные прекрасной, летней нощи
Веселье шумное туда не полетит,
Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи:
Всё мертво, всё молчит.

Утешься, мать градов России,
Воззри на гибель пришлеца.
Отяготела днесь на их надменны выи
Десница мстящая Творца.
Взгляни: они бегут, озреться не дерзают,
Их кровь не престает в снегах реками течь;
Бегут – и в тьме ночной их глад и смерть сретают,
А с тыла гонит россов меч.

О вы, которых трепетали
Европы сильны племена,
О галлы хищные! и вы в могилы пали. –
О страх! о грозны времена!
Где ты, любимый сын и счастья и Беллоны,
Презревший правды глас, и веру, и закон,
В гордыне возмечтав мечом низвергнуть троны?
Исчез, как утром страшный сон!

В Париже росс! – где факел мщенья?
Поникни, Галлия, главой.
Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья
Грядет с оливою златой.
Еще военный гром грохочет в отдаленье,
Москва в унынии, как степь в полнощной мгле,
А он – несет врагу не гибель, но спасенье
И благотворный мир земле.

О скальд России вдохновенный,
Воспевший ратных грозный строй,
В кругу товарищей, с душой воспламененной,
Греми на арфе золотой!
Да снова стройный глас героям в честь прольется,
И струны гордые посыплют огнь в сердца,
И ратник молодой вскипит и содрогнется
При звуках бранного певца.
1814

Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.

Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный...
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И всё, чем я страдал, и всё, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман...
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.
Искатель новых впечатлений,
Я вас бежал, отечески края;
Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутной младости минутные друзья;
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной... Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило...
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан...

Кинжал

Лемносской бог тебя сковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия Позора и Обиды.

Где Зевса гром молчит, где дремлет меч Закона,
Свершитель ты проклятий и надежд,
Ты кроешься под сенью трона,
Под блеском праздничных одежд.

Как адской луч, как молния богов,
Немое лезвие злодею в очи блещет,
И, озираясь, он трепещет,
Среди своих пиров.

Везде его найдет удар нежданный твой:
На суше, на морях, во храме, под шатрами,
За потаенными замками,
На ложе сна, в семье родной.

Шумит под Кесарем заветный Рубикон,
Державный Рим упал, главой поник Закон:
Но Брут восстал вольнолюбивый:
Ты Кесаря сразил – и мертв объемлет он
Помпея мрамор горделивый.

Исчадье мятежей подъемлет злобный крик:
Презренный, мрачный и кровавый,
Над трупом Вольности безглавой
Палач уродливый возник.

Апостол гибели, усталому Аиду
Перстом он жертвы назначал,
Но вышний суд ему послал
Тебя и деву Эвмениду.

О юный праведник, избранник роковой,
О Занд, твой век угас на плахе;
Но добродетели святой
Остался глас в казненном прахе.

В твоей Германии ты вечной тенью стал,
Грозя бедой преступной силе –
И на торжественной могиле
Горит без надписи кинжал.
1821

Поэту

Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?

Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.

Осень (отрывок)

Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?
Державин.

I.
Октябрь уж наступил – уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад – дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы.

II.
Теперь моя пора: я не люблю весны;
Скучна мне оттепель; вонь, грязь – весной я болен;
Кровь бродит; чувства, ум тоскою стеснены.
Суровою зимой я более доволен,
Люблю ее снега; в присутствии луны
Как легкий бег саней с подругой быстр и волен,
Когда под соболем, согрета и свежа,
Она вам руку жмет, пылая и дрожа!

III.
Как весело, обув железом острым ноги,
Скользить по зеркалу стоячих, ровных рек!
А зимних праздников блестящие тревоги?...
Но надо знать и честь; полгода снег да снег,
Ведь это наконец и жителю берлоги,
Медведю надоест. Нельзя же целый век
Кататься нам в санях с Армидами младыми,
Иль киснуть у печей за стеклами двойными.

IV.
Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
Ты, все душевные способности губя,
Нас мучишь; как поля, мы страждем от засухи;
Лишь как бы напоить, да освежить себя –
Иной в нас мысли нет, и жаль зимы старухи,
И, проводив ее блинами и вином,
Поминки ей творим мороженым и льдом.

V.
Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной
К себе меня влечет. Сказать вам откровенно,
Из годовых времен я рад лишь ей одной,
В ней много доброго; любовник не тщеславный,
Я нечто в ней нашел мечтою своенравной.

VI.
Как это объяснить? Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева
Порою нравится. На смерть осуждена,
Бедняжка клонится без ропота, без гнева.
Улыбка на устах увянувших видна;
Могильной пропасти она не слышит зева;
Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра нет.

VII.
Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса –
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.

VIII.
И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русской холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь:
Чредой слетает сон, чредой находит голод;
Легко и радостно играет в сердце кровь,
Желания кипят – я снова счастлив, молод,
Я снова жизни полн – таков мой организм
(Извольте мне простить ненужный прозаизм).

IX.
Ведут ко мне коня; в раздолии открытом,
Махая гривою, он всадника несет,
И звонко под его блистающим копытом
Звенит промерзлый дол, и трескается лед.
Но гаснет краткий день, и в камельке забытом
Огонь опять горит – то яркий свет лиет,
То тлеет медленно – а я пред ним читаю,
Иль думы долгие в душе моей питаю.

X.
И забываю мир – и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем –
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.

XI.
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! – матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз – и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.

XII.
Плывет. Куда ж нам плыть?....
...............................

Когда за городом, задумчив, я брожу
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте кое-как стесненные рядком.
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи,
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный.
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут
Зеваючи жильцов к себе на утро ждут, –
Такие смутные мне мысли все наводит,
Что злое на меня уныние находит.

Хоть плюнуть да бежать...

Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над нижними гробами,
Колеблясь и шумя…

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит –
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждая,
Что в мой жестокой век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.

Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца.

Вопросы

1. Проследите, как изменяется поэтика Пушкина в процессе освоения творческих принципов классицизма, романтизма и реализма. Как эта творческая эволюция проявляется на уровне жанрового состава, лексики, образности? Как изменяется в поэзии Пушкина само представление о сущности поэтического?
2. Проследите эволюцию лирического героя Пушкина, его движение от условного образа (от совокупности жанровых масок) лирического героя, в котором лишь проскальзывают биографические черты, к типичному для поэзии романтизма образу раздвоенного героя, к постепенному утверждению эстетической ценности индивидуального мира личности. Покажите на примерах из текста изменение отношения лирического героя к миру. Можете ли вы резюмировать суммарный облик пушкинского лирического героя? Каковы определяющие черты пушкинской личности?
3. Как менялось представление Пушкина о назначении поэзии и поэта, о сущности поэтического творчества, творческого процесса? Какие аспекты оставались константными, не зависящими от мировоззренческой и эстетической эволюции?
4. Покажите, как Пушкин переходит от «стилевого» слова к слову «нестилевому»? Как вы понимаете слова Л.Я.Гинзбург, приведенные во вступительной статье к данному разделу? Продемонстрируйте свое заключение на примерах из произведений Пушкина разных периодов творчества.

Часы беспечности я тратил золотые,

Не зная горести и бед,

И вы их видели, врагов моей отчизны!

И вас багрила кровь и пламень пожирал!

И в жертву не принес я мщения вам и жизни;

Вотще лишь гневом дух пылал!

Где ты, краса Москвы стоглавой,

Родимой прелесть стороны?

Где прежде взору град являлся величавый,

Развалины теперь одни;

Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен!

Исчезли здания вельможей и царей,

Все пламень истребил. Венцы затмились башен,

Чертоги пали богачей.

И там, где роскошь обитала

В сенистых рощах и садах,

Где мирт благоухал, и липа трепетала,

Там ныне уголь, пепел, прах.

В часы безмолвные прекрасной, летней нощи

Веселье шумное туда не полетит,

Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи;

Все мертво, все молчит.

Но полный веры в будущее Москвы, поэт с сыновней любовью обращается к ней:

Утешься, мать градов России,

Воззри на гибель пришлеца/37/.

Наиболее ярко представлен образ Москвы в романе «Евгений Онегин». Описание Москвы приходится на седьмую главу его романа. Пушкин приводит три эпиграфа, которые открывают эту главу. Это стихи поэтов Дмитриева, Баратынского и Грибоедова.

Эпиграф Дмитриева: «Москва, России дочь любима,

Где равную тебе сыскать?»

Эпиграф Баратынского: «Как не любить родной Москвы?»

Эпиграф Грибоедова: «Гоненье на Москву! что, значит, видеть свет! Где ж лучше? Где нас нет»/35/.

Сам же Пушкин признается в любви к Москве чистосердечно и как бы неофициально:

«Ах, братцы! как я был доволен,

Когда церквей и колоколен,

Садов, чертогов полукруг

Открылся предо мною вдруг!

Как часто в горестной разлуке,

В моей блуждающей судьбе,

Москва, я думал о тебе!

Москва… как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!».

Пушкин описывает Москву с большой естественностью и живостью, к чему его подвигает чувство искренней любви, симпатии и теплоты, которые он испытывает к Москве, как к городу

Что же касается образа Петербурга в романе, то мы можем говорить, о том,что Пушкин впервые так подробно рисует образ Петербурга. «Как часто летнею порою,когда прозрачно и светло ночное небо над Невою, и вод веселое стекло не отражает лик Дианы.»

Также в романе дан образ Петербурга «неугомонного»:

« Встает купец, идет разносчик,

На биржу тянется извозчик,

С кувшином охтенка спешит,

Под ней снег утренний хрустит»/35/.

Но главное в образе Петербурга первой главы романа – это исторически типичная атмосфера общественной жизни конца 1810-х, атмосфера надежд, ожидания, перемен вольности и высокой духовности. Стихи насыщены лексикой эпохи, именами, словами, вызывавшими рой совершенно конкретных привязанных ко времени ассоциаций: «вольность», «гражданин», Адам Смит, Руссо, Байрон, Чаадаев.

«Придет ли час моей свободы?

Пора, пора! – взывают к ней»;

Исследователь Ю.М. Лотман считает, что в романе представлен лишь Петербург аристократический, щегольской. Это Невский проспект, набережная Невы, Миллионная, набережная Фонтанки, Летний сад, Театральная площадь//.

Доминирующими элементами городского пейзажа в Петербурге были, в отличие от Москвы, не замкнутые в себе территориально обособленные особняки или городские усадьбы, а улицы и четкие линии общей планировки города. Хотя Петербург был задуман как «европейский город» и именно как таковой противопоставляется Москве, внешний вид его не напоминал облика европейских городов XVIII начала XIX века. Петербург не был окружен стенами, ограничивающими площадь застройки. Поэтому ограничений на размеры фасада в ширину улиц, определяющих облик всех европейских городов, в Петербурге не было.

Московский пейзаж строится в романе иначе: он рассыпается на картины, здания, предметы. Улицы распадаются на независимые друг от друга дома, будки, колокольни. В романе дано довольно длительное описание путешествия Лариных через Москву. Оно резко отличается от краткой эскизности петербургских зарисовок/25/.

«Мелькают мимо будки, бабы,

Мальчишки, лавки, фонари,

Дворцы, сады, монастыри,

Бухарцы, сани, огороды,

Купцы, лачужки, мужики,

Бульвары, башни, казаки,

Аптеки, магазины моды,

Балконы, львы на воротах

И стаи галок на крестах»/35/.

В данном романе преобладают сразу несколько оппозиций: явная - это европейский - русский город, и скрытая - природа-цивилизация. Евгений покидает цивилизованный город и уезжает в деревню, на лоно природы.

«Я был рожден для жизни мирной,

Для деревенской тишины:

Живее творческие сны».

Таким образом, мы видим, что Пушкин рисует в своем романе два совершенно разных по архитектурным стилям, атмосфере жизни и укладу, города.

В 1833 году он создает одну из лучших своих поэм – «Медный всадник», которую сам он назвал «Петербургской повестью». Петербург в ней – место действия, основная тема.

Поэма открывается «Вступлением», в котором образ города занимает господствующее место. Первые 20 стихов посвящены Петру I, который основал в устье Невы новый город:

«Здесь будет город заложен

Назло надменному соседу.

Природой здесь нам суждено

В Европу прорубить окно».

В основу поэмы положено реальное историческое событие – наводнение, которое играет трагическую роль в жизни маленького чиновника – Евгения. Он теряет во время наводнения свою любимую Парашу, и лишается собственного крова.

«Обломки… Боже, боже! там-

Увы! близехонько к волнам,

Почти у самого залива-

Забор некрашеный да ива.

И ветхий домик: там они,

Вдова и дочь, его Параша,

Его мечта… Или во сне

Он это видит? Иль вся наша

И жизнь ничто, как сон пустой,

Насмешка неба над землей?»/36/.

Проходит год, а бездомный Евгений все бродит по улицам враждебного ему города: но «мятежный шум Невы и ветров раздавался в его ушах». И однажды он увидел «Медного всадника» – «кумир с простертою рукою сидел на бронзовом коне". И в изваянии Петра Евгений узнал человека, который по «воле роковой под морем город основал»/26/.

Итак, в данной пушкинской поэме преобладает явная оппозиция «органический» - «неорганический». Петербург – это город, который возник наперекор природным стихиям. ПетрI прежде всего хотел превратить Россию в мировую державу, но не подумал при этом о простых людях, которые теперь должны расплачиваться за его ошибки. В тексте прослеживается скрытая оппозиция- хаос-космос, Нева и Петр, стихия и сдерживание стихии. Но стихия-это природное явление и потому сдержать ее не удается, возникают противоречия между хаосом и космосом. Таким образом, мы видим, что стихия мстит и Петру и Евгению.

Н.В. Гоголь, восхищаясь Пушкиным, идет своим путем, ведущим в другом направлении. Прежде всего, тема этого города лишается в его петербургских повестях традиционной прямой связи с темой Петра и вообще выносится за пределы высокой «гражданской» истории. Это бросается в глаза, если обратиться к любой из пяти повестей, не исключая и «Шинели», в сюжете которой как будто фигурируют все три участника главной коллизии «Медного всадника» – «маленький человек», государство и непокоренная стихия. Исследователь В. М. Маркович говорит о том, « что за грозными для окружающих атрибутами чина виден просто человек, растерянный, слабый, не нашедший себя и с назначенной ему ролью внутренне не совпадающий. То же самое можно сказать и о других персонажах, которые в принципе могли бы предстать олицетворением власти. Вот, скажем, будочники, которые то и дело появляются на страницах «Шинели» – не что иное, как обыватели в полицейских мундирах, наделенные обычными чертами обывателей психологии и соответствующего ей поведения»/29/. Аналогичным образом преображен и сам Медный Всадник, – окруженный у Пушкина грозным мифическим ореолом, у Гоголя он предстает всего лишь деталью бытового анекдота о подрубленном хвосте «у лошади Фальконетова монумента». Словом, высокая, правда, государства в «Шинели» никем и ничем не представлена: все традиционные ее воплощения бесповоротно «обытовляются». Отсюда, впрочем, не следует, что гоголевский сюжет не имеет никакого отношения к государственной истории и, в частности, к теме Петра. Просто отношение к ней устанавливается в петербургских повестях опосредованно – через художественное исследование быта. Если Пушкина занимают великие дела преобразователя России и вызванные ими грандиозные исторические катаклизмы, то для Гоголя важнее, на первый взгляд, отдаленные и малозаметные последствия петровских преобразований в будничной жизни русских людей.

Впервые стихотворение было напечатано в журнале «Российский музеум», 1815 г., № 4, с примечанием; «За доставление сего подарка благодарим искренно родственников молодого поэта, талант которого так много обещает». Это было первое стихотворение, напечатанное за полной подписью поэта «Александр Пушкин».

Стихотворение было написано по предложению профессора Галича для переходных экзаменов с младшего курса (первого трехлетия) на старший. Экзамены предполагались в октябре 1814 г. Экзамены были отложены и состоялись 4 и 8 января 1815 г. Стихотворение было прочитано на экзамене 8 января в присутствии многочисленных приглашенных гостей, среди которых был и Державин. Пушкин в своих воспоминаниях (см. т. VIII) описал обстановку экзамена. В первоначальном виде стихотворение написано в октябре 1814 г. Когда выяснилось, что на экзамене будет присутствовать Державин, Пушкин (в декабре) приписал две последние строфы; в таком виде стихи были прочитаны на репетиции экзамена в присутствии министра Разумовского за несколько дней до экзаменов.

В 1819 году, подготовляя текст стихотворения для предполагавшегося сборника стихотворений, Пушкин внес ряд изменений. Он исключил из текста две строфы: вторую («Плывет - и бледными лучами...») и предпоследнюю, где говорится об Александре («Достойный внук Екатерины!..»). Стихи, где упоминался царь Александр, были заменены (вместо «За веру, за царя» - «За Русь, за святость алтаря» и вместо «Но что я зрю? Герой с улыбкой примиренья» - «Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья»); кроме того, были внесены некоторые мелкие стилистические изменения. Этот новый текст, печатаемый в настоящем издании, при жизни Пушкина не был опубликован. В свои сборники стихотворений Пушкин данного стихотворения не включал, хотя первоначально и хотел сделать это, сопроводив стихотворение примечаниями.

В стихотворении много конкретных деталей, связанных с пейзажем царскосельского парка: большой пруд («в тихом озере»), Екатерининский дворец с примыкающей Камероновой галереей («огромные чертоги»), Чесменская колонна (описание в строфе, начинающейся стихом «Он видит, окружен волнами...»), кагульский обелиск («памятник простой»).

«Ты видел, как Орлов, Румянцев, и Суворов» - А. Г. Орлов, П. А. Румянцев-Задунайский и генералиссимус А. В. Суворов.

«Державин и Петров героям песнь бряцали» . Василий Петров (1736-1799) писал оды А. Г. Орлову (1771), П. А. Румянцеву (1775) и на отдельные победы Суворова (1790, 1795); о подвигах Румянцева и Суворова неоднократно писал Державин.

«Воитель поседелый» - М. И. Кутузов.

«О скальд России вдохновенный» (в последней строфе) - В. А. Жуковский как автор «Певца во стане русских воинов». Его же имел в виду Пушкин в предыдущей строфе лицейской редакции (см. «Из ранних редакций»), в стихе:

Как наших дней певец, славянской бард дружины.

Когда Державин пожелал иметь копию стихотворения, Пушкин, переписывая, изменил этот стих, применив его к самому Державину:

Как древних лет певец, как лебедь стран Эллины.

Навис покров угрюмой нощи
На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол и рощи,
В седом тумане дальний лес;
Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы,
Чуть дышит ветерок, уснувший на листах,
И тихая луна, как лебедь величавый,
Плывет в сребристых облаках.

С холмов кремнистых водопады
Стекают бисерной рекой,
Там в тихом озере плескаются наяды
Его ленивою волной;
А там в безмолвии огромные чертоги ,
На своды опершись, несутся к облакам.
Не здесь ли мирны дни вели земные боги?
Не се ль Минервы росской храм?

Не се ль Элизиум полнощный ,
Прекрасный Царскосельский сад,
Где, льва сразив, почил орел России мощный
На лоне мира и отрад?
Промчались навсегда те времена златые,
Когда под скипетром великия жены
Венчалась славою счастливая Россия,
Цветя под кровом тишины!

Здесь каждый шаг в душе рождает
Воспоминанья прежних лет;
Воззрев вокруг себя, со вздохом росс вещает:
«Исчезло все, великой нет!»
И, в думу углублен, над злачными брегами
Сидит в безмолвии, склоняя ветрам слух.
Протекшие лета мелькают пред очами,
И в тихом восхищенье дух.

Он видит: окружен волнами,
Над твердой, мшистою скалой
Вознесся памятник. Ширяяся крылами,
Над ним сидит орел младой.
И цепи тяжкие и стрелы громовые
Вкруг грозного столпа трикратно обвились;
Кругом подножия, шумя, валы седые
В блестящей пене улеглись.

В тени густой угрюмых сосен
Воздвигся памятник простой.
О, сколь он для тебя, кагульский брег, поносен!
И славен родине драгой!
Бессмертны вы вовек, о росски исполины,
В боях воспитанны средь бранных непогод!
О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
Пройдет молва из рода в род.

О, громкий век военных споров,
Свидетель славы россиян!
Ты видел, как Орлов , Румянцев и Суворов ,
Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали;
Их смелым подвигам страшась, дивился мир;
Державин и Петров героям песнь бряцали
Струнами громозвучных лир.

И ты промчался, незабвенный!
И вскоре новый век узрел
И брани новые, и ужасы военны;
Страдать - есть смертного удел.
Блеснул кровавый меч в неукротимой длани
Коварством, дерзостью венчанного царя;
Восстал вселенной бич - и вскоре новой брани
Зарделась грозная заря.

И быстрым понеслись потоком
Враги на русские поля.
Пред ними мрачна степь лежит во сне глубоком,
Дымится кровию земля;
И селы мирные, и грады в мгле пылают,
И небо заревом оделося вокруг,
Леса дремучие бегущих укрывают,
И праздный в поле ржавит плуг.

Идут - их силе нет препоны,
Все рушат, все свергают в прах,
И тени бледные погибших чад Беллоны ,
В воздушных съединясь полках,
В могилу мрачную нисходят непрестанно
Иль бродят по лесам в безмолвии ночи...
Но клики раздались!.. идут в дали туманной! -
Звучат кольчуги и мечи!..

Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны;
Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных<,>
Сердца их мщеньем зажжены.
Вострепещи, тиран! уж близок час паденья!
Ты в каждом ратнике узришь богатыря,
Их цель иль победить, иль пасть в пылу сраженья
За Русь, за святость алтаря.

Ретивы кони бранью пышут,
Усеян ратниками дол,
За строем строй течет, все местью, славой дышат,
Восторг во грудь их перешел.
Летят на грозный пир; мечам добычи ищут,
И се - пылает брань; на холмах гром гремит,
В сгущенном воздухе с мечами стрелы свищут,
И брызжет кровь на щит.

Сразились. Русский - победитель!
И вспять бежит надменный галл;
Но сильного в боях небесный вседержитель
Лучом последним увенчал,
Не здесь его сразил воитель поседелый ;
О бородинские кровавые поля!
Не вы неистовству и гордости пределы!
Увы! на башнях галл кремля!

Края Москвы, края родные,
Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
Не зная горести и бед,
И вы их видели, врагов моей отчизны!
И вас багрила кровь и пламень пожирал!
И в жертву не принес я мщенья вам и жизни;
Вотще лишь гневом дух пылал!..

Где ты, краса Москвы стоглавой,
Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
Развалины теперь одни;
Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен!
Исчезли здания вельможей и царей,
Все пламень истребил. Венцы затмились башен,
Чертоги пали богачей.

И там, где роскошь обитала
В сенистых рощах и садах,
Где мирт благоухал и липа трепетала,
Там ныне угли, пепел, прах.
В часы безмолвные прекрасной, летней ночи
Веселье шумное туда не полетит,
Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи:
Все мертво, все молчит.

Утешься, мать градов России,
Воззри на гибель пришлеца.
Отяготела днесь на их надменны выи
Десница мстящая творца.
Взгляни: они бегут, озреться не дерзают,
Их кровь не престает в снегах реками течь;
Бегут - и в тьме ночной их глад и смерть сретают,
А с тыла гонит русский меч.

О вы, которых трепетали
Европы сильны племена,
О галлы хищные! и вы в могилы пали.
О страх! о грозны времена!
Где ты, любимый сын и счастья и Беллоны,
Презревший правды глас, и веру, и закон,
В гордыне возмечтав мечом низвергнуть троны?
Исчез, как утром страшный сон!

В Париже росс! - где факел мщенья?
Поникни, Галлия, главой.
Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья
Грядет с оливою златой.
Еще военный гром грохочет в отдаленье,
Москва в унынии, как степь в полнощной мгле,
А он - несет врагу не гибель, но спасенье
И благотворный мир земле.

О скальд России вдохновенный,
Воспевший ратных грозный строй,
В кругу товарищей, с душой воспламененной,
Греми на арфе золотой!
Да снова стройный глас героям в честь прольется,
И струны гордые посыплют огнь в сердца,
И ратник молодой вскипит и содрогнется
При звуках бранного певца.

(А.С. Пушкин. Стихотворение. 1814)

Примечания:

Воспоминания в Царском Селе. Стихотворение было написано в октябре - ноябре 1814 г. для чтения на публичном экзамене (8 января 1815 г.) при переходе с младшего трехлетнего курса лицея на старший.

Чтение стихов в присутствии многочисленных гостей стало подлинным триумфом юного поэта. Державин, уже старик, «был в восхищении». Товарищ Пушкина Дельвиг написал и тогда же напечатал стихотворение «Пушкину», в котором говорит об этом событии:

И ланиты его от приветствия
Удивленной толпы горят пламенем.

(А. А. Дельвиг, Полн. собр. стихотворений. Библиотека поэта, Л. 1934, стр. 191.)

Сам Пушкин не раз вспоминал об этом: в послании 1816 г. «К Жуковскому», в своих «Записках», которые он вел в ссылке и уничтожил «при открытии несчастного заговора», причем страничку о Державине поэт сохранил; наконец, во II строфе восьмой главы «Евгения Онегина». «Воспоминания в Царском Селе» было первым произведением, напечатанным поэтом в 1815 г. с полной подписью. Подготовляя в 1819 г. к печати первый сборник своих стихов (не осуществленный тогда), Пушкин переработал текст стихотворения, освободив его от похвал Александру I (как спасителю Европы). В 1825 г. стихотворение было включено по желанию Пушкина в рукопись его сборника, посланного в цензуру; однако в вышедшей книге оно не появилось. Возможно, цензор обратил внимание на отсутствие строфы, посвященной царю: стихотворение было хорошо известно в первоначальном виде, так как именно в этой первой редакции печаталось в «Собрании образцовых русских сочинений и переводов в стихах» (1817 и 1823 гг.).

Огромные чертоги - «Камеронова галерея» близ Екатерининского дворца в Царском Селе.

Минерва - италийская богиня мудрости. Минерва росская - Екатерина II.

Элизиум - по верованиям древних греков, место пребывания душ усопших, в поэтическом словоупотреблении - рай.

Полнощный - северный.

Под скипетром великия жены - то есть в эпоху царствования Екатерины II.

Над... скалой вознесся памятник - ростральная колонна посреди большого пруда, воздвигнутая Екатериной II в память морской победы над турками под Чесмою в 1770 г.

Памятник простой - обелиск в память победы над турками при реке Кагуле в 1770 г., которую одержали русские войска под руководством гр. П. А. Румянцева.

Петров Владимир <Василий. - И.П.> Петрович (1736-1799) - поэт-одописец.

Вселенной бич - Наполеон.

Беллона - в римской мифологии богиня войны.

Воитель поседелый - М.И. Кутузов.

Источник